Неточные совпадения
Вот, на
горе других оставя дожидаться,
Хозяин стал сводить легонько первый воз.
Но, видя всякий раз, как с Моря
Сокровища несут
горами корабли,
Как выгружаются богатые товары
И ломятся от них анбары,
И как
хозяева их в пышности цвели,
Пастух на то прельстился...
— С
горя, батюшка, Андрей Иваныч, ей-богу, с
горя, — засипел Захар, сморщившись горько. — Пробовал тоже извозчиком ездить. Нанялся к
хозяину, да ноги ознобил: сил-то мало, стар стал! Лошадь попалась злющая; однажды под карету бросилась, чуть не изломала меня; в другой раз старуху смял, в часть взяли…
Так и мне уж становилось жаль бросить мой 8-й нумер, Готтентотскую площадь, ботанический сад, вид Столовой
горы, наших
хозяев и, между прочим, еврея-доктора.
Чрез полчаса стол опустошен был до основания. Вино было старый фронтиньяк, отличное. «Что это, — ворчал барон, — даже ни цыпленка! Охота таскаться по этаким местам!» Мы распрощались с гостеприимными, молчаливыми
хозяевами и с смеющимся доктором. «Я надеюсь с вами увидеться, — кричал доктор, — если не на возвратном пути, так я приеду в Саймонстоун: там у меня служит брат, мы вместе поедем на самый мыс смотреть соль в
горах, которая там открылась».
Экипаж остановился у новой пятистенной избы, которая точно
горела внутри, — так жарко топилась печка у богатого мужика. На лай собаки вышел сам
хозяин.
Вечные тревоги, мучительная борьба с холодом и голодом, тоскливое уныние матери, хлопотливое отчаяние отца, грубые притеснения
хозяев и лавочника — все это ежедневное, непрерывное
горе развило в Тихоне робость неизъяснимую: при одном виде начальника он трепетал и замирал, как пойманная птичка.
Целый день я бродил по
горам и к вечеру вышел к этой фанзе. В сумерки один из казаков убил кабана. Мяса у нас было много, и потому мы поделились с китайцами. В ответ на это
хозяин фанзы принес нам овощей и свежего картофеля. Он предлагал мне свою постель, но, опасаясь блох, которых всегда очень много в китайских жилищах, я предпочел остаться на открытом воздухе.
Впрочем, я старался о них не думать; бродил не спеша по
горам и долинам, засиживался в деревенских харчевнях, мирно беседуя с
хозяевами и гостями, или ложился на плоский согретый камень и смотрел, как плыли облака, благо погода стояла удивительная.
А так как долина здесь узка и с обеих сторон стиснута
горами, на которых ничего не родится, и так как администрация не останавливается ни перед какими соображениями, когда ей нужно сбыть с рук людей, и, наверное, ежегодно будет сажать сюда на участки десятки новых
хозяев, то пахотные участки останутся такими же, как теперь, то есть в 1/8, 1/4 и 1/2 дес., а пожалуй, и меньше.
— Марьюшка, а кто
хозяин в дому? А? А Ястребова я распатроню!.. Я ему по-ка-жу-у… Я, брат, Марья, с
горя маненько выпил. Тоже обидно: вон какое богачество дураку Мыльникову привалило. Чем я его хуже?..
Чаю в харчевне нельзя было достать, но и тут помог нам
хозяин: под
горою, недалеко от нас, жил знакомый ему купец; он пошел к нему с Евсеичем, и через час мы уже пили чай с калачами, который был и приятен, и весьма полезен всем нам; но ужинать никто из нас не хотел, и мы очень рано улеглись кое-как по лавкам на сухом сене.
«То-то горе-то у нас было, — говорил
хозяин, — чушка-то что ни лучшая сдохла.
Панталеоне, который также участвовал в разговоре (ему, как давнишнему слуге и старому человеку, дозволялось даже сидеть на стуле в присутствии
хозяев; итальянцы вообще не строги насчет этикета), — Панталеоне, разумеется, стоял
горой за художество. Правду сказать, доводы его были довольно слабы: он больше все толковал о том, что нужно прежде всего обладать d'un certo estro d'ispirazione — неким порывом вдохновенья! Фрау Леноре заметила ему, что и он, конечно, обладал этим «estro», — а между тем…
— Да вот что,
хозяин: беда случилась, хуже смерти пришлось; схватили окаянные опричники господина моего, повезли к Слободе с великою крепостью, сидит он теперь, должно быть, в тюрьме,
горем крутит,
горе мыкает; а за что сидит, одному богу ведомо; не сотворил никакого дурна ни перед царем, ни перед господом; постоял лишь за правду, за боярина Морозова да за боярыню его, когда они лукавством своим, среди веселья, на дом напали и дотла разорили.
— А ты погляди, как мало люди силу берегут, и свою и чужую, а? Как хозяин-то мотает тебя? А водочка чего стоит миру? Сосчитать невозможно, это выше всякого ученого ума… Изба
сгорит — другую можно сбить, а вот когда хороший мужик пропадает зря — этого не поправишь! Ардальон, примерно, алибо Гриша — гляди, как мужик вспыхнул! Глуповатый он, а душевный мужик. Гриша-то! Дымит, как сноп соломы. Бабы-то напали на него, подобно червям на убитого в лесу.
Гость принял приглашение и попросил
хозяина рассказать, что у него за
горе и с коих пор оно началось.
Он с невольным изумлением оглянул комнату, полную прохладной, тающей тьмой, широкую кровать,
гору красных подушек на ней и с гордостью почувствовал себя полным
хозяином этой женщины.
Только завидели спускающиеся с
горы дедушкины дроги — кушанье уже стояло на столе, и вся семья ожидала
хозяина на крыльце.
— Сейчас я получил сведение, что в Орехово-Зуеве, на Морозовской фабрике, был вчера пожар,
сгорели в казарме люди, а
хозяева и полиция заминают дело, чтоб не отвечать и не платить пострадавшим. Вали сейчас на поезд, разузнай досконально все, перепиши поименно погибших и пострадавших… да смотри, чтоб точно все. Ну да ты сделаешь… вот тебе деньги, и никому ни слова…
В числе гостей была одна пожилая сенная девушка, которая, пошептав с
хозяином, обратилась к Кудимычу и спросила его: не может ли он пособить ее
горю?
Романею подали; гости придвинулись поближе к запорожцу, который, выпив за здоровье молодых, принялся рассказывать всякую всячину: о басурманской вере персиян, об Араратской
горе, о степях непроходимых, о золотом песке, о медовых реках, о слонах и верблюдах; мешал правду с небылицами и до того занял
хозяина и гостей своими рассказами, что никто не заметил вошедшего слугу, который, переговоря с работницею Марфою, подошел к Кирше и, поклонясь ему ласково, объявил, что его требуют на боярский двор.
Они поговорили с полчаса между собою; потом человек небольшого роста, в котором нетрудно было узнать
хозяина дома, вошел опять на двор, а незнакомец пустился скорыми шагами по улице, ведущей вниз
горы.
Клещ(пробуя гармонию). Готова! А
хозяина ее — всё нет…
Горит парнишка…
— Граждане, товарищи, хорошие люди! Мы требуем справедливости к нам — мы должны быть справедливы друг ко другу, пусть все знают, что мы понимаем высокую цену того, что нам нужно, и что справедливость для нас не пустое слово, как для наших
хозяев. Вот человек, который оклеветал женщину, оскорбил товарища, разрушил одну семью и внес
горе в другую, заставив свою жену страдать от ревности и стыда. Мы должны отнестись к нему строго. Что вы предлагаете?
— Ну, сирота… вот, значит, живи! Слушайся
хозяина… Он
горя тебе не захочет — зачем ему это? Не скучай…
Когда же с мирною семьей
Черкес в отеческом жилище
Сидит ненастною порой,
И тлеют угли в пепелище;
И, спрянув с верного коня,
В
горах пустынных запоздалый,
К нему войдет пришлец усталый
И робко сядет у огня:
Тогда
хозяин благосклонный
С приветом, ласково, встает
И гостю в чаше благовонной
Чихирь отрадный подает.
Под влажной буркой, в сакле дымной,
Вкушает путник мирный сон,
И утром оставляет он
Ночлега кров гостеприимный.
По сцеплению идей, зашел разговор о губернаторстве, о том, что нынче от губернаторов все отошло и что, следовательно, им нужно только иметь такт. Прокоп стал было утверждать, что и совсем их не нужно, но потом сам убедился, что, во-первых, некому будет взыскивать недоимки, а во-вторых, что без
хозяина, во всяком случае, как-то неловко. От губернаторства разговор опять возвратился к покойному и к славнейшему подвигу его жизни: к переходу через Валдайские
горы.
Но
хозяину было не до разговоров: он
горел как на огне; давно уже пробило два часа, а губернатор не ехал; вот кукушка в лакейской прокуковала три раза; вот, наконец, в столовой часы с курантами проиграли »выду я на реченьку» и колокольчик прозвенел четыре раза, а об губернаторе и слуха не было.
Круглова. Я и за
хозяином была, да горе-то видела. Разумеется, попадется состоятельный человек, мы брезгать не станем.
Да, это был настоящий
хозяин, а зеленые
горы служили ему домом…
Родные места вызвали целый ряд других дорогих теней; но с милыми зелеными
горами неразрывно связывалась тень одного Николая Матвеича, как с домом — тень его бывшего
хозяина.
Мне кажется, что со мной вместе по зеленым
горам ходит тень дорогого когда-то человека, память о котором неразрывно связана вот с этими зелеными
горами, где он являлся единственным
хозяином.
Дарил также царь своей возлюбленной ливийские аметисты, похожие цветом на ранние фиалки, распускающиеся в лесах у подножия Ливийских
гор, — аметисты, обладавшие чудесной способностью обуздывать ветер, смягчать злобу, предохранять от опьянения и помогать при ловле диких зверей; персепольскую бирюзу, которая приносит счастье в любви, прекращает ссору супругов, отводит царский гнев и благоприятствует при укрощении и продаже лошадей; и кошачий глаз — оберегающий имущество, разум и здоровье своего владельца; и бледный, сине-зеленый, как морская вода у берега, вериллий — средство от бельма и проказы, добрый спутник странников; и разноцветный агат — носящий его не боится козней врагов и избегает опасности быть раздавленным во время землетрясения; и нефрит, почечный камень, отстраняющий удары молнии; и яблочно-зеленый, мутно-прозрачный онихий — сторож
хозяина от огня и сумасшествия; и яснис, заставляющий дрожать зверей; и черный ласточкин камень, дающий красноречие; и уважаемый беременными женщинами орлиный камень, который орлы кладут в свои гнезда, когда приходит пора вылупляться их птенцам; и заберзат из Офира, сияющий, как маленькие солнца; и желто-золотистый хрисолит — друг торговцев и воров; и сардоникс, любимый царями и царицами; и малиновый лигирий: его находят, как известно, в желудке рыси, зрение которой так остро, что она видит сквозь стены, — поэтому и носящие лигирий отличаются зоркостью глаз, — кроме того, он останавливает кровотечение из носу и заживляет всякие раны, исключая ран, нанесенных камнем и железом.
Ничто не совершается так внезапно и быстро, как переходы внутренних движений в простом народе: добро ряд об ряд с лихом, и часто одно венчается другим почти мгновенно. Почти все присутствующие, принявшие было
горе Антона со смехом, теперь вдруг как бы сообща приняли в нем живейшее участие; нашлись даже такие, которые кинулись к
хозяину с зардевшими, как кумач, щеками, со сверкающими глазами и сжатыми кулаками. Толстоватый ярославец горячился пуще всех.
Вниз по
горе тишина делалась еще заметнее; тут исчезли уже почти все признаки ярмарки; кое-где разве попадался воз непроданного сена и его
хозяин, недовольное лицо которого оживлялось всякий раз, как кто-нибудь проходил мимо, или встречалась ватага подгулявших мужиков и баб, которые, обнявшись крепко-накрепко, брели, покачиваясь из стороны в сторону и горланя несвязную песню.
Тоскливо с ними: пьют они, ругаются между собою зря, поют заунывные песни,
горят в работе день и ночь, а
хозяева греют свой жир около них. В пекарне тесно, грязно, спят люди, как собаки; водка да разврат — вся радость для них. Заговорю я о неустройстве жизни — ничего, слушают, грустят, соглашаются; скажу: бога, — мол, — надо нам искать! — вздыхают они, но — непрочно пристают к ним мои слова. Иногда вдруг начнут издеваться надо мной, непонятно почему. А издеваются зло.
— Гляди… Это ли не праздник и не рай? Торжественно вздымаются
горы к солнцу и восходят леса на вершины
гор; малая былинка из-под ног твоих окрылённо возносится к свету жизни, и всё поёт псалмы радости, а ты, человек, ты —
хозяин земли, чего угрюм сидишь?
Я остался в сенях, глядя в щель на двор: в сумраке утра натужно
горел огонь фонаря, едва освещая четыре серых мешка, они вздувались и опадали со свистом и хрипом;
хозяин — без шапки — наклонился над ними, волосы свесились на лицо ему, он долго стоял, не двигаясь, в этой позе, накрытый шубой, точно колоколом… Потом я услышал сопенье и тихий человечий шепот...
Зыбкина. Все об сыне. Да занят, говорят, хозяин-то; подождать велели. Взять я сына-то хочу, да опять беда — долг меня путает. Как поставила я его к вам на место, так
хозяин мне вперед двести рублей денег дал — нужда была у меня крайняя. И взял хозяин-то с меня вексель, чтоб сын заживал. Да вот горе-то мое: нигде Платоша ужиться не может!
Еще у нас был любимый разговор о
хозяевах гостиницы: как кто из них пошел в
гору. Вот где я узнал настоящие «Тайны мадридского двора»! Что ни имя — то преступление: грабеж, убийство или еще хуже.
Э! сколько бы ни ждала, никогда не дождется, потому что в этот час над полями и лесами, над
горами, ярами и долинами Хапун тащит
хозяина патынков по воздуху, взмахивая крыльями и хоронясь от христианского глаза.
«Эге, это уже, видно, становится на свете полночь», — подумал он про себя и, зевнув во всю глотку, стал быстро спускаться под
гору, думая опять о своем стаде. Ему так и виделись его карбованцы, как они, точно живые, ходят по разным рукам, в разных делах и все пасутся себе, и все плодятся. Он даже засмеялся, представивши, как разные дурни думают, что стараются для себя. А придет срок, и он,
хозяин стада, опять сгонит его в свой кованый сундук вместе с приплодом.
Дальше на
гору подымается жид, сгорбившись под тяжелым белым узлом. В половине
горы Харько стоит и, покрыв ладонью глаза, смотрит в небо. Э, не подумает он выручать
хозяина, потому что вся выручка от шинка остается на его долю.
В Тамбинской пустыни настоятель, прекрасный
хозяин, из купцов, принял просто и спокойно Сергия и поместил его в келье Иллариона, дав сначала ему келейника, а потом, по желанию Сергия, оставив его одного. Келья была пещера, выкопанная в
горе. В ней был и похоронен Илларион. В задней пещере был похоронен Илларион, в ближней была ниша для спанья, с соломенным матрацем, столик и полка с иконами и книгами. У двери наружной, которая запиралась, была полка; на эту полку раз в день монах приносил пищу из монастыря.
У одного человека были осел и лошадь. Шли они по дороге; осел сказал лошади: «Мне тяжело, не дотащу я всего, возьми с меня хоть немного». Лошадь не послушалась. Осел упал от натуги и умер.
Хозяин как наложил все с осла на лошадь, да еще и шкуру ослиную, лошадь и взвыла: «Ох,
горе мне, бедной, горюшко мне, несчастной! Не хотела я немножко ему подсобить, теперь вот все тащу да еще и шкуру».
Сосед. Эка благодать у
хозяина твоего. И сыпать некуда. Мы и то дивимся все, какой у твоего
хозяина второй год хлеб родится. Как будто ему кто сказывает. То, летось, сухой год — в болоте посеял; у людей не родилось, а вы полно гумно наставили. Нынче мочливое лето — догадался же он на
горах посеять. У людей попрел, а у вас обломный хлеб. И зерно-то, зерно! (Трясет на руке и берет на зуб.)
Думал он, что-то ждет его в чужом дому, ласковы ль будут
хозяева, каковы-то будут до него товарищи, не было б от кого обиды какой, не нажить бы ему чьей злобы своей простотой; чужбина ведь неподатлива — ума прибавит, да и
горя набавит.
Была раз гроза сильная, и дождь час целый как из ведра лил. И помутились все речки, где брод был, там на три аршина вода пошла, камни ворочает. Повсюду ручьи текут, гул стоит по
горам. Вот как прошла гроза, везде по деревне ручьи бегут. Жилин выпросил у
хозяина ножик, вырезал валик, дощечки, колесо оперил, а к колесу на двух концах кукол приделал.
Вот он выбрал время, как
хозяин уехал; пошел после обеда за аул на
гору, — хотел оттуда место посмотреть. А когда
хозяин уезжал, он приказал малому за Жилиным ходить, с глаз его не спускать. Бежит малый за Жилиным, кричит...